Мемуары [Лабиринт] - Вальтер Шелленберг

Спешно я отправился в Штарнберг к Фрику, который подписал текст без всяких возражений. Когда Риббентроп получил подписи, он довольно похлопал меня по плечу. Передачу меморандума голландскому и бельгийскому правительствам возложили на статс-секретаря Гауса. Это произошло 9 мая 1940 года.

Ранним утром 10 мая 1940 года началось немецкое наступление на Западе.

Наша разведка хорошо проделала подготовительную работу. Через линию Мажино был проложен телефонный кабель, по которому наши агенты регулярно передавали свои сообщения на сборный пункт в Саарбрюкен. Сотрудники, работавшие на цементных заводах в Нанси, Сааргемюнде и Меце, передавали точные сведения о французских оборонительных сооружениях и их оснащении. Связники на крупных оборонных предприятиях Шнейдера-Крезо информировали нас о состоянии французских артиллерийских и бронетанковых частей; даже из Десятого Бюро, центрального учреждения французской разведки, нам доставляли фотокопии секретных приказов и оперативных планов.

Тем временем военные операции развертывались в Нидерландах и Бельгии в соответствии с новым планом Манштейна; отказавшись от усиления северного фланга, главный удар немецкое командование направило в стык между французской линией Мажино и бельгийскими оборонительными сооружениями. Самый мощный бастион бельгийских укреплений, форт Эбен-Эмаэль, был захвачен специальным отрядом учебного полка Бранденбург, имевшим индекс ц.б.Ф.800 (полк был придан военной разведке), парашютистами и саперами, применявшими новые методы и средства ведения боя. Аналогичным образом был занят крупный мост через Шельду, который парашютисты удерживали до подхода главных сил пехоты. В это время, примерно 15 мая, я получил следующее задание: вместе со специалистом из министерства пропаганды необходимо было развернуть как можно более широкую пропаганду против Франции, сеящую замешательство. Наиболее верный и короткий путь к успеху обещало радио. Случилось так, что начальником радиостанции в Саарбрюкене был тогда один мой хороший знакомый, который сразу же согласился сотрудничать с нами. В Саарбрюкене были оборудованы три высокочастотных передатчика, которые, будучи замаскированы под французские, вели регулярные «передачи новостей». Наши передачи были основаны частично на информации наших французских агентов, а частично на произвольных, но очень эффективных, выдумках нашего саарбрюкенского приятеля. Примером того, как мы смогли направлять в нужном для нас направлении поток беженцев в Северной Франции, а несколько позднее в районе Парижа, является изготовленная нами невзрачная с виду брошюра, содержащая мрачные прорицания средневекового астролога Нострадамуса. Эта брошюра распространялась среди французского населения через наших агентов по радио и забрасывалась с самолетов. Мы выбрали те цитаты, в которых Нострадамус предсказывал появление «машин, изрыгающих дым и огонь», которые с грохотом будут пролетать над городами, неся ужас и уничтожение людям. От себя мы добавили «пророчество» о том, что только юг и юго-восток Франции спасутся от этих бедствий. После этого охваченные паникой массы беженцев двинулись в подсказанном нами направлении. Тем самым немецкие войска получили желаемую свободу передвижения, тогда как коммуникации французских армий были парализованы.

После прорыва танковой армии Гудериана в направлении Амьена, занятия Аббевилля, наконец, после капитуляции бельгийской армии и безуспешной попытки англо-французских войск прорвать кольцо окружения под Аррасом, кампания на Западе, казалось, завершилась полной победой. Оставался, однако, нерешенным вопрос: как удалось всей массе английских экспедиционных войск переправиться через канал под Дюнкерком, так сказать, на глазах у немецких солдат?

29 мая 1940 года Гитлер, вопреки ожесточенному сопротивлению своих военных соратников, приказал прервать боевые действия на два дня и, кроме того, распорядился отвести немецкие подвижные части на линию канала Ла-Бассе. Это позволило англичанам переправиться на Британские острова. Довод Гитлера, что его приказ направлен на создание заслона против французских войск на юго-западе, был ни на чем не основан. Фронтовая и авиационная разведка показали, что в те дни такой опасности не существовало. Почему же Гитлер отдал такой приказ?

Уже тогда существовали различные версии, в том числе и в вермахте. Так, некоторые думали, что у Гитлера не хватило решимости или он боялся рисковать успехом всей кампании из-за слишком смелой операции. Однако истинные причины следует искать в его расовых и внешнеполитических концепциях. Если бы так считал только я, мое мнение можно было бы отнести на счет моей личной фантазии, но я долго беседовал с Гиммлером и Гейдрихом об этом и они объяснили мне (я подчеркиваю, что это их слова), что Гитлер тогда еще твердо верил в возможность компромисса с Англией. В случае такого компромисса — под влиянием победы Германии — он хотел, по их словам, заключить, на этот раз мир с Англией, как это сделал с Австрией Бисмарк в 1866 году в Никольсбурге.

Так же объясняется и позиция Гитлера по отношению к крупной операции «Морской лев», целью которой было вторжение в Англию. 26 июля 1940 года началось первое совещание по подготовке этой операции, на котором присутствовали Кейтель, Йодль, Редер, Тодт и другие. Гиммлер, которого информировали о ходе совещания, рассказал мне, что первоначально рассчитывали использовать для наступления от тридцати до сорока дивизий, но затем снизили их число до пятнадцати, которые должны были нанести удар по Британским островам из района Дюнкерк-Шербур. Число транспортных средств, затребованных командованием сухопутных войск, достигало в общей сложности четырех тысяч судов — десантных катеров, буксиров, транспортных судов.

Серьезные сомнения против операции «Морской лев» высказал гросс-адмирал Редер; он указал на опасность того, что в результате использования всего тоннажа будет парализован транспорт, и открыто заявил, что не верит в превосходство немецких ВВС, о котором говорит Геринг. Несмотря на энергичные предостережения Гиммлера, который на основе сообщений нашей разведки знал точные масштабы производства истребителей в Англии, Геринга невозможно было разубедить и заставить отказаться от недооценки возможностей английской промышленности. Вопреки своей обычной самоуверенности Гитлер сразу же принял к сведению возражения Редера, чтобы и на этот раз, как сказал мне Гиммлер, оттянуть тотальное наступление против Англии. Разногласия между командованием сухопутных войск, ВВС и флота продолжались до сентября 1940 года.

Тем временем подразделения низшего звена работали с крайней интенсивностью и прусской точностью согласно ранее данным указаниям. В конце июня я получил специальное задание подготовить для предстоящей операции «Морской лев» справочник, который должны были использовать немецкие пехотные части, призванные занять важные военные, промышленные и политические здания в Англии — например, военное министерство, Форин Офис и другие. Это задание потребовало много времени и денег. После того, как собранный материал был изучен разведкой и научно-исследовательским ведомством РСХА и в конце концовпереработан группой высококвалифицированных специалистов, справочник был издан в количестве двадцати тысяч экземпляров.

В сентябре 1940 года внезапно было объявлено, что вся операция «Морской лев» отложена.

В связи с этим я хотел бы упомянуть о разговоре с Гиммлером, из которого я узнал, какие побочные факторы имели важное влияние на решения Гитлера. Я не поверил своим ушам, когда Гиммлер сказал мне: «Примечательно, что Гитлер до смешного боится воды; он связывает с ней представления о несчастье». Гиммлер считал, что этим же объясняется инстинктивное отвращение Гитлера к десантным операциям, таким, как операция «Морской лев».

ЗАГОВОР С ЦЕЛЬЮ ПОХИЩЕНИЯ ГЕРЦОГА ВИНДЗОРСКОГО

Мнение Риббентропа о герцоге — Планы Гитлера и Риббентропа — Приказ о похищении — Установление контактов в Испании и Португалии — Ложные маневры — Приказ оканчивается неудачей — Отчет в Берлине.

Был июль 1940 года, я только что разобрал утреннюю почту, когда мне позвонил один из моих друзей из министерства иностранных дел и сказал: «Мой старик давно хочет поговорить с вами; я думаю, он через несколько минут позвонит вам. Я не знаю, чего он хочет, но, по всей видимости, речь идет о каком-то срочном деле».

Вскоре после этого в телефонной трубке раздался звучный голос Риббентропа: «Скажите, мой дорогой, не могли бы вы срочно прибыть ко мне?» «Разумеется, — ответил я. — Мне только хотелось бы знать, в чем дело, чтобы захватить ссобой нужные документы». «Нет, нет, — быстро возразил Риббентроп, — по телефону об этом нельзя говорить».

Не желая вызывать патологической «ревности» Гейдриха, я тут же поставил его в известность о разговоре с Риббентропом. Он сразу же ответил: «Видно, для этого идиота я уже не собеседник. Ну что ж, отправляйтесь». Я не собирался портить свои отношения с Гейдрихом из-за Риббентропа и обещал после разговора с министром сразу же явиться к нему.